что я предприму. Молча опустив крышку, я прошел к столу и продолжил урок.

Ребята слушали, но я понимал, что тихие они только внешне, а в сердцах их сейчас буря, которая должна вот-вот вырваться наружу.

Собрав всю свою волю, я говорил и говорил, украдкой посматривая на часы, но стрелки двигались очень медленно. Я понимал, что мне надо срочно принять какое-то решение, но какое? Я старался представить себе, как бы в таком случае поступил Адам Гулович, но ничего не получалось, а как нужно было то одно лишь слово, которым хотелось вызвать змею из норы.

Вот и звонок. В полной растерянности прошел я в учительскую, сел у окна и задумался. Настойчиво искать преступника? Наказать весь класс? Или вначале посоветоваться с директором?

После очередного урока я попросил Алмаза зайти в учительскую.

— Как ты думаешь, кто это мог сделать? — задал я вопрос, чувствуя страшную неловкость перед мальчиком.

— Не знаю, товарищ учитель. Я не вырезал.

— Я не говорю, что ты. Но ведь кто-то вырезал?

Алмаз пожал плечами.

Да, дело принимало серьезный оборот. Я не знал, как поступить дальше.

— Хорошо, Алмаз, иди отдыхай.

Отпустив Сеидова, я задумался, но никакого решения не мог принять.

Вошел Алтын Таджиевич, прерывая мои раздумья:

— Мне только что сообщили, что у вас опять происшествие. Ну, знаете, это уже не шуточное дело. Надо провести классное собрание и выдать этому артисту по всем статьям.

— Но это сделал не он.

— Покрываете любимчика. С вашим демократизмом скоро наша школа превратится в цирк. Тут, понимаете, нашего уважаемого директора представляют к почетному званию, а вы со своим Адамом Гуловичем учеников эксплуатируете в корыстных целях.

— В каких корыстных целях?

— Как это каких? То курятники строите, то дома штукатурите… Да вы сами-то знаете, кого покрываете?

Завуч умолк. Шрам на его губе побелел, губа стала вздрагивать. Но вот Алтынтадж на что-то решился, уставясь мне в глаза:

— Вы хотя бы знаете, что отец Нура Аширова был привлечен к суду по делу об убийстве?..

— Алтын! — крикнул директор, неожиданно появившийся в учительской. — Ты что! Я за́прещаю тебе говорить об этом. Мы же договорились… А ты, Байрам, действительно очень много внимания уделяешь этому Алмазу.

— Но ведь Алмаз талант!

— А остальные, те, что просто дети? Они же видят все это, им обидно. Постарайся не слишком-то проявлять свои симпатии к Алмазу.

— Но ведь он…

— Ты классный руководитель… Руководитель! Директор маленькой школы. Твоя обязанность — быть внимательным ко всем ребятам, и к Нуру в том числе.

Я посмотрел на завуча, глаза его злорадно искрились.

Динь-динь — зазвенели гильзы у меня над ухом.

— И заканчивайте вы эту эпопею со скрипачом, — сказал Таджиевич, глянув на директора. — Ничего порядочного из него не выйдет. Чтобы стать музыкантом, надо им родиться. Отец его занимается глупостями, а мы должны талант воспитывать? У вас есть программа, отчетности по успеваемости, посещаемости. Вот и выполняйте их.

* * *

Как я ни уговаривал себя, а мое отношение к Алмазу все-таки изменилось. Что-то сдвинулось в душе, и я не мог быть в своих отношениях к нему прежним. Но помня совет наставника, я старался перебороть себя.

Однажды Алмаз подошел ко мне и тихо сказал:

— Товарищ учитель, я знаю, кто вырезал на парте имена.

— Кто?

— Нур Аширов.

— Почему ты так думаешь?

— Несколько дней назад он украл у меня из книги пять рублей, которые дал мне папа.

— А почему ты знаешь, что деньги взял он?

— Потому что в тот день он ходил в кино и купил себе новый перочинный ножик. Такого ни у кого в школе нет.

Алмаз волновался, то всовывал руки в карманы брюк, то вынимал.

— Все равно нельзя так говорить об однокласснике, не имея веских доказательств.

Закончив разговор несколько резковато, я направился в учительскую, краем глаза следя за Алмазом. Он почему-то покраснел и стоял, не зная, как поступить дальше.

— Алмаз, — обратился я к нему, — можешь ты все это сказать директору?

— Могу, — раздалось в ответ.

— Хорошо, тогда пошли.

И странное дело, пока мы шли по коридору, у меня крепла уверенность в том, что Алмаз сказал правду. Во мне росла глухая неприязнь к этому Нуру Аширову. И ведет он себя недостойно, и истории с ним всякие…

— Есть предположение, что имена на парте вырезал Аширов, товарищ директор, — доложил я, предполагая, что директор обрадуется, накажет виновника, а мне пожмет руку, поблагодарив за старания. Но он только посмотрел на меня отсутствующим взглядом, потом повернулся к Алмазу.

— Это верно, сынок?

Мальчик молчал, засунув руки в карманы.

Директор вышел из-за стола, подошел к нам поближе и очень добрым голосом продолжил:

— Сынок, как он это сделал? Скажи. Я не буду его наказывать. Я хочу, чтобы он больше так никогда не делал. Правильно я говорю? А ну-ка сбегай и позови его сюда, а сам погуляй во дворе.

Директор поднял трубку телефона и набрал номер.

— Алтын? Зайди ко мне.

Через некоторое время пришли Нур и завуч.

— Опять он! — возмутился Таджевич, опускаясь на стул. — Опять будем искать истину! А все этот Гулович. Распустил класс, а теперь мы собираем ягодки.

Шрам на его губе побелел.

— Мне тоже говорили, что парту испортил этот самый герой. Сколько можно терпеть такого хулигана?! Ты это сделал? — угрожающе крикнул Таджиевич. — Говори, кутенок!

Нур молчал, но взгляд его пылал таким огнем, что казалось, еще немного — и случится беда.

Директор все так же спокойно сидел за столом, только лицо его побледнело. Длинные пальцы стучали по столу.

— Смотрите, да он издевается над нами, — воскликнул завуч, дернув парня за ремешок штанов. — Ты будешь говорить, а?

— Сынок, если это ты вырезал, признайся, — попросил директор. — И покончим с этой историей.

Алтын Таджиевич стал расхаживать из угла в угол. Его лицо наливалось кровью.

— Ай, берекеле! — вдруг воскликнул он. — Трое не можем разговорить одного сопляка. Говори, ты парту изрезал?

— Не знаю, — отвернулся Аширов.

— Ах, ты не знаешь! А кто знает?

Таджиевич резко повернулся к мальчику. Я быстро встал между ним и Ашировым.

А Нур вдруг отбросил мою руку, которую я положил на его голову, и, заливаясь слезами, закричал:

— Бей, бей! Ты же знаешь, что я круглый сирота! Бей! Да, это я вырезал имена на парте, я! Почему этому любимчику все можно: и к учителю в гости ходить, и у Адама Гуловича на скрипке играть, и вместе с учителем в театре сидеть, и во дворе школы с ним гулять?! А мне, если я круглый сирота,